Субботним днем открыл томик Павла Муратова, вечером пойду на футбол. Смотреть, а точнее сказать с приятелем пообщаться, выпить пива. Ну о футболе говорить не буду, скучно..
В отличии от футбола, который предпочитаю не смотреть, а деятельно участвовать, чтение «Образы Италии» куда как познавательнее. Возвращаюсь к любимой главе «Век маски», понимаю, что мы ничуть не изменились и разговоры об постмодернизме пустая трата времени.
И даже если принять крестьянина или дворянина из Тосканы или Лиона более целостным человеком, в чем я сомневаюсь, чем житель современного города, какого-нибудь Тулузца или Пражанина. Быт наш не сильно изменился, хотя ощущение пространства и времени конечно же трансформировалось.
Интересны рассуждения Павла Муратова за что мы любим 18 век, — вроде «Идеи 18 века кажутся нам слишком элементарными, они слишком вошли в обиход современной жизни» или » Смертельная сухость была в тогдашних сердцах, и сплошным утомительным днем была вся жизнь «философов», на которую ничто неведомое не бросало своей освежающей тени.
От этих мыслей нельзя не отделаться, когда читаешь…»liasons dangerereuses» Лакло.
Учитывая , что этот фильм буквально на днях транслировали, где словно засушенная тростинка — музыка Баха. Прекрасная, полная гармонии, но какая-то инфернальная блестящая, изощренная сродни тому веку.
«В книге Лакло кажется нет ни одной строчки,не идущей к делу. Ничто в этих письмах- в этом цикле последовательных теорем — не говорится так себе «на воздух». В этой книге нет… нет воздуха, и в ее острой сухой умственности есть что-то невыносимо удушливое.»
Словно окунаешься в эпоху, атмосферу декаданса, гниения старушки Европы в начале века, равно как и Американскую философию питающуюся объедками со стола французских философов, повторяя перелицовывая на свой лад. /Жюльена Бенда и Рендольф Борна/ в России Плеханов и Ульянов.
Ну да ладно.
Муратов с удовольствием и часто рассыпает фразы историков и мемуаристов вроде Monnier M.- Venise au xviii siecle «Венеция накопила за собой слишком много истории, она отметила слишком много дат и и пролила слишком много крови. Она слишком долго отправляла свои страшные галеры…В Венеции семь театров, двести постоянно открытых кафе, бесчисленное множество казино, в которых зажигаются свечи….»
Ощущение вечного праздника, сказочный образ, и это в двух шагах от страны, где буквально двадцать лет тонны крови зальют улицы, а Труффальдины и Арлекины, на время уйдут со сцены, чтобы превратиться в фантасмагорические образы Бомарше и Дюма сына с его лапидарными «Дамы с камелиями».
Занятные истории про Гоцци и его мир, что стоит слова самого Автора массы театральных пьес !!!Этот господин, — думал я, — едва ли веницианец. Это даже не итальянец. Да и человек ли это вообще? Нет, он больше похож на птицу. Боже, а что если это дух, принявший человеческий облик и еще не совсем привыкший к новой коже и еще плохо играющий свою роль?…»
Было бы не правдой сказать, добавить, что не менее любима глава «Казанова».
Меня всегда нравились мемуары Казановы, легкие, пустые, ребяческие, в них полно трескотни и очарования, любви к своей стране и отчуждения когда он словно лодчонка прибивается к иному берегу будь то Франция, Пруссия, Россия или Англия.
«Вы не встретите в моих рассказах покаянного тона и не найдете в них смущения, которое испытывает тот, кто краснея, признается в своих поступках.» — пишет Джакомо, непринужденно и с удовольствием
«Писатели с удовольствием трактовали , поносили, возвышали и перевирали его образ. К счастью его образ никогда не будет понят и даст повод еще тысячи интерпретация и рассуждениям и оценок.
Что же меня так привлекает у Муратова, коего я настойчиво рекомендую читать. Не знаю есть ли современный писатель, который так же легко посвятит жизнь на гранты российского правительства и создаст такую великолепную песнь России , как Муратов поэтически воспел Италию.
Мир представляет его как пустого, карикатурного, словно для Комиксов вылепленного героя. Однако этот человек чья «изумительная память бережно хранит все: имена людей, названия гостиниц, меню обеда, цвет камзола, число проигранных монет, слова женщины, занимавшей его два дня». И эта опись не производить ощущения инвентаризации в компании, которую интересуют совершенно иные вещи чем цвет камзола и слова очарованной женщины. И можно после этого его унижать?
Хотя мерить по современным лекалам собеседника Вольтера глупо, но скажем по совести все ли романтические приключения и встречи, остались в нашей памяти, вспомним ли в 72 года имена, слова, шопот вашей прежней возлюбленной..
Вовсе не удивляет его любовь к Петрарке или Ариосто, сложно себе представить, что Чичваркин или Бренсон читает Овидия, или Милана Кундеру «Подлинность».
«Казанова много писал. Кроме мемуаров он писал памфлеты, исторические сочинения, энциклопедию сыров, работу об удвоению куба.» -по моему этого вполне достаточно чтобы оставить о себе память. При этом Муратов не касается его энергии,которую он продемонстрировал при французском дворе.
Особенно мне нравится его фраза про лондон «Какое одиночество, какая затерянность.. Лондон — это самое последнее место на земле, где можно жить, когда невесело на душе»… или «Итак в Лондоне, nel mezzo del cammin di nostra vita, как сказал старый Данте, любовь самым наглым образом насмеялась надо мной».
Значит ли, что Лондон не для людей подобных Казанове?
Возможно, что как говорит автор «во всех его приключениях нет ничего необыкновенного, кроме необыкновенности питавшего его внутреннего жара». Возможно, что в Лондоне нет места для человеческого жара, Альбион страна в которой люди не чувствительны к талантам Средиземноморья.
Страна в которой Дизраелли может быть премьером, но выходец из Италии, занимал ли когда либо посты выше министерских да и были ли вообще министры в Англии не англичане?