Иэн Бэнкс — шотландский писатель, автор романов Осиная Фабрика, Мост, Шаги по стеклу. Человек, который успешно сочетает (и разделяет) в своем творчестве постмодернизм и классическую прозу с научной фантастикой.
О политических взглядах, о творчестве, о литературных предпочтениях, об алкоголе и многом другом в первом русском интервью.
Иэн Бэнкс — один из самых известных шотландцев. После Шона Коннери, конечно. Его «Осиная фабрика» прогремела по всему миру четверть столетия назад, с тех пор у него литературное раздвоение личности: он пишет научную фантастику под именем Иэна М. Бэнкса, а более серьезные романы под именем Иэна Бэнкса.
Впрочем, рассказы о его выходках не менее любопытны, чем его романы: говорят, он порвал свой паспорт в знак протеста против войны в Ираке и отправил его Тони Блэру.
— За что вообще можно критиковать Англию, а за что стоило бы любить?
— Я люблю Англию за очень многое и уважаю ту важнейшую роль, которую она сыграла в развитии культуры, демократии и индустриальной революции.
Но, как и у многих других шотландцев, мои мысли омрачены воспоминаниями о том, как многие годы Англия и Шотландия воевали, прежде чем в конце концов Англия захватила нашу страну.
Как там было у Бернса? «Но золотом английским нас на торжище купили…»
— А где интереснее жить — в Ирландии или Шотландии?
— Сейчас, наверное, в Ирландии, хотя вряд ли это комплимент красотам этой страны, скорее интерес не от хорошей жизни. Ирландцы в большей степени, чем мы, страдают от последствий экономического кризиса.
Впрочем, я думаю, что жизнь на обоих островах во многом похожа, хотя, конечно, Ирландия — полностью независимая страна, а Шотландия всё еще является частью Объединенного Королевства.
— Всегда ли вы знаете, что случится с вашими героями на следующей странице? Как вы вообще начинаете работать над книгой?
— Обычно да, знаю. Во-первых, мне так больше нравится, а во-вторых, мне просто нужно распланировать мои романы заранее, хотя бы в некоторых деталях (как-то я попробовал написать роман, не планируя его, и в результате он всё продолжался и продолжался до бесконечности).
Так что работа над романом обычно проистекает по такой схеме: где-то год на обдумывание и планирование, а потом два-три месяца печатания, месяц-два редактуры и т.д.
— И что для вас важнее всего — сюжет или не только?
— Сложно сказать. Может быть, идеи имеют большее значение, чем сюжет, изначально, но если на этапе планирования всё правильно разработать, то в определенном смысле идеи и станут сюжетом.
— Вы бы хотели стать героем собственного произведения?
— Вряд ли мне бы это понравилось — герои моих произведений редко доживают до конца истории…
Разве что я мог бы стать кораблем Культуры… Хотя не знаю, как бы мне это удалось…
— Цикл романов о «Культуре», космическая опера нового образца, как у нас обозвали ее издатели, — одна из ваших самых известных работ. Культура — общество чуть ли коммунистической утопии, но почему вы так его назвали?
— На самом деле я просто не разобрался в том, кто что сказал. Кажется, в пьесе Ханса Йоста «Шлагетер» главный герой говорит что-то похожее, но есть и миф о том, что это слова Германа Геринга: «Когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет». И с каким-то школьным, мальчишеским задором я хотел сказать: «Культура»? Я покажу тебе «культуру», фашистский ублюдок!»
— Почему многие воспринимают научную фантастику как литературу второго сорта?
— Думаю, это своего рода технофобия. Многие люди боятся изменений, тем более того, что изменения всегда случаются чересчур быстро. Отсюда их страх перед технологиями и, как следствие, перед литературой, которая в основном имеет дело с технологиями и с тем, как изменения сказываются на жизни людей.
Иногда проще игнорировать свои страхи, делать вид, что они не существуют, нежели столкнуться с ними лицом к лицу. Почти все писатели научной фантастики сталкиваются с этим непониманием и нежеланием понять, с этим игнорированием, однако тем больше их ценят те, кто все-таки решается их прочесть и занимается этим жанром.
— А серьезные критики? Они же тоже считают, что научная фантастика не заслуживает внимания?
— Они ее не понимают. Мейнстрим в литературе — гораздо более спокойное пространство для критиков, которые на самом деле просто не разобрались, что к чему. Поэтому они и преподносят эти книги как более серьезные и достойные настоящего литературоведческого анализа.
— Легко ли вам писать?
— Безусловно, легко… Если бы мне было сложно писать, я бы реже писал книги, а стал бы делать то, что мне казалось бы увлекательным, прибыльным и приносило бы удовлетворение.
— Например? Кем бы вы были, если бы не стали писателем?
— Наверное, писал бы музыку. А если бы с творчеством не сложилось, стал бы геологом или астрономом. Обе эти сферы очень интересуют меня (а может, всё дело в том, что и та и другая имеют дело с большими цифрами?).
— Какой вопрос вы хотели бы услышать в своем первом интервью в России?
— Мистер Бэнкс, как вы могли бы прокомментировать тот факт, что ваша Культура на самом деле существует и недавно установила с нами контакт?
— Увы, Культура с нами не связалась. Как вы представляете себе Россию? Как вы думаете, изменились бы ваши книги, если бы вы писали их в России?
— Маленький вопрос, ответ на который мог бы быть длиной с целую книгу. Я никогда не был в России, но, конечно, я немного разбираюсь в истории, особенно в ХХ веке.
Если говорить о литературе, то это, конечно, Толстой, Достоевский, Пушкин, Гоголь, Горький, Чехов и Ахматова — ключевые для меня фигуры русского и мирового литературного пейзажа.
Если литературу не брать в расчет, то я представляю себе Россию как страну с судьбой одновременно героической и трагической, которая принесла величайшие жертвы во время Второй мировой войны (больше, чем любая другая страна) и которая показала всему миру и силу, и бессмысленность идеи культа личности.
Иногда мне кажется, что сама история России заставляет воспринимать историю любой другой страны как театральную постановку, история же России выше канонов драматического искусства — это настоящая опера!..
Я не знаю, о чем бы я писал, живи я в России…
Хотя идея интересная, надо будет обдумать.
— Если бы вам пришлось предсказывать судьбу по какой-нибудь из ваших книг, какую бы вы выбрали?
— «Мост». Это самая сложная и запутанная из моих книг — самое то, чтобы давать предсказания!
— Что вам необходимо для вдохновения? Картины Магритта, виски или медитация?
— Наверное, ничего. Просто внимательное наблюдение за миром дает мне достаточно вдохновения, хотя я наслаждаюсь тем, что размышляю обо всем, в том числе и о своей работе, когда брожу по холмам.
— Вы также написали книгу «Сырой дух» — о заводах по переработке солода. Вас особенно интересует эта тема?
— Стыдно признаться, но на этот раз выбор за меня сделали мои издатели: они решили, что я напишу такую книгу…
Жаль, что мне это не пришло в голову самому.
— Какой у вас любимый алкогольный напиток?
— На данный момент — шампанское и хорошие вина.
— Чем вы увлекались, когда были ребенком? Нравились ли вам другие виды искусства?
— Всем понемногу… Хотя с самого раннего детства меня увлекали язык и искусство рассказывать истории. Уже в 11 лет я знал, что буду писателем…
Вторая моя большая любовь — музыка, в особенности классика и поп-рок. Я всё время слушаю музыку. Многие удивляются, что, когда я пишу, у меня фоном что-то играет, но это просто мой стиль работы.
— Говоря упрощенно, разница между научной фантастикой и фэнтези заключается в том, что научная фантастика имеет дело с будущим, а фэнтези — с прошлым. Увлекало ли вас прошлое когда-нибудь и, если да, какой период вам нравился больше всего?
— Да, научная фантастика — это конструирование мифа о будущем. Наверное, я слишком ленивый, но меня всегда пугало, какую колоссальную исследовательскую работу придется проделать, захоти я писать о прошлом…
Думаю, любой писатель всегда восхищается прошлым, хотя бы потому, что прошлое всегда отличается от той эпохи, в которую мы выросли, которая нам привычна.
Лично я, например, всегда увлекался Византией. Наверное, стоит туда добраться — за всю свою жизнь я так и не доехал до Стамбула, так что, видимо, увлечение прошлым не было столь сильным в моем случае.
— Ваша «Осиная фабрика», самая известная книга, была опубликована четверть столетия назад. Изменилось ли ваше отношение к ней?
— Нет, я всё еще люблю эту книгу и горжусь ей.
— Какие книги читаете вы сами?
— Похожие на то, что пишу я сам. Большей частью это мейнстрим — проза и научная фантастика. Наверное, я читаю меньше нон-фикшна, чем мне хотелось бы, но я слишком люблю просто читать хорошие романы!
Еще я читаю то, что мне советуют знакомые, и пытаюсь наконец расправиться с теми классиками, которых я не дочитал в университете.
— Как получилось, что вы увлеклись научной фантастикой, и кто повлиял на вас?
— Я просто много читал фантастику. Думаю, на меня повлияли все авторы, которых я читал, в особенности — естественно, в положительном смысле — могу выделить Брайана Олдисса, Сэма Дилэйни, Барри Бэйли, Альфреда Бестера, Джона Браннера и Джона Слейдека.
И это лишь некоторые из имен. А в отрицательном, реакционном смысле на меня, и в частности на мое представление о Культуре, повлияли многие правые американские писатели.
— В чем основная задача научной фантастики сегодня? Является ли она своеобразным эскапизмом?
— Я не уверен, есть ли у научной фантастики вообще какая-либо сверхцель, кроме общей цели любого литературного произведения — рассказать историю и показать нам самих себя. Эскапизма в научной фантастике меньше, чем в том же фэнтези, меньше и отсылок к каким-то сказочным мотивам.
— Две из ваших книг названы по строчкам из «Бесплодной земли» Томаса Стернза Элиота. Это намеренный литературный прием? Или, может быть, научная фантастика ближе к поэзии, чем реалистическая проза?
— Необязательно. Что касается названий, то всё гораздо проще — мне просто нравится язык, которым написана «Бесплодная земля».
— Какова главная черта личности Иэна Бэнкса?
— Не мне судить… Разве можно быть по-настоящему объективным, когда говоришь о себе? Но подозреваю, что мои друзья ответили бы так: «Ему невозможно, невообразимо везет»» — и, наверное, они были бы правы.
*** Влад Поляковский, Ксения Щербино; Частный корреспондент
