Пелевин В. Чапаев и Пустота

С Пелевиным у меня как-то не складывается. При прочтении в 1997 году сборника «Желтая стрела» я был под большим впечатлением, но спустя годы, когда я взял в руки «Жизнь насекомых«, меня постигло разочарование. Ну не вставило меня, как, наверное, должно было — особенно с учетом содержания и концепции.

И вот я заставил себя еще раз подступиться к пелевинской прозе — «Чапаев и Пустота«. Это произошло под грузом рекомендаций педагогов Литературного института. Они роман очень хвалили, называя его вершиной творчества Виктора Олеговича.

Что ж. Погружение в галлюциногенный мир прошло довольно гладко и с удовольствием. Радовали хитросплетения и перипетии жизни Петра Пустоты, декадентского и революционного поэта, в охваченной гражданской войной России 1919 года, и Петра Пустоты, пациента клиники для душевнобольных, в середине 90-х.

В революционной реальности Пустота встречает Чапаева, Фурманова, Котовского, и видит сны о больнице. В реальности 90-х годов Петр наблюдает других пациентов — Сердюка, который втянут в войну японских кланов, Марию, которая грезит Шварценеггером, и Володина, бандита и философа, и видит сны о войне. Все смешалось в этой книге. Где же настоящая реальность?

По ощущениям, книга неплохая, но, к сожалению, меня опять не вставила. Местами очень и очень красиво, а местами нудно до омерзения. В общем, выныривал я из этого хаоса с удовольствием и облегчением.

Однако Пелевин — молодец. Ему удалось гармонично впендюрить различные философские фишки, ставшие впоследствии очень популярными (да и книга, видимо, от этого и пользуется популярностью), способствующие просветлению и духовному возрождению (перерождению, просто рождению — у кого как). Цепляет еще и старая русская забава — славянофильство и западничество, противостояние, замаскированное под жизнеописательные истории Сердюка и Марии.

И Чапаев — Будда, а не герой пошлых анекдотов.